Борис Тодуров: За два месяца карантина от "короны" умерли 200 человек, а от сердечно-сосудистых заболеваний – 68 тысяч

Опубликованно 02.09.2020 00:35

Мага: У нас в гостях Борис Тодуров. Во время тотальной коронавирусной истерии как чувствует себя кардиолог с мировым именем, кардиохирург, который знает, что на первом месте все равно все, что связано с сердечно-сосудистыми заболеваниями, где смертности даже ставить рядом нельзя. Когда есть такая пиар-поддержка у "короны", все вдруг забыли, что люди больше всего умирают от сердца.

Тодуров: Я вам две цифры назову по этому поводу. За два месяца карантина от "короны" умерли 200 человек, а от сердечно-сосудистых заболеваний – 68 000. По актуальности это действительно, как вы говорите, очень большая разница. Поэтому мы, понимая всю свою ответственность за жизни пациентов с сердечными заболеваниями, не закрывались на карантин, мы полностью продолжали принимать пациентов по скорой помощи. Это инфаркты, острые коронарные синдромы, клапанные патологии – врожденные пороки, новорожденные. Но мы не могли гарантировать, что среди этих "скоропомощных" пациентов не будет больных с "короной". Поэтому мы организовали себе полностью изолированное отделение (крыло в реанимации), где весь персонал ходил облаченный в противочумные костюмы, где все обрабатывалось. Они туда заходили и никуда больше не выходили, у них там все было автономно: питание, туалет. И таким образом у нас за время карантина были 12 человек с "короной", сердечных пациентов, и они были пролечены, некоторые прооперированы. Двое из них умерли.

- Скажите, разве корректно подавать цифру, что умерло столько-то людей от коронавируса, когда я вижу, что у человека была четвертая стадия лейкемии? А у вас безнадежно сердечная патология, а запишут коронавирус. И сколько таких?

- Довольно много. Но провоцирующим фактором осложнения все-таки был Covid-19. И в тех случаях, когда человек мог бы выжить после нашей операции, Covid-19 и последующая пневмония, к сожалению, сыграли свою фатальную роль. Именно поэтому мы говорим, что Covid-19 убил этого человека. Хотя есть пациенты действительно крайне тяжелые. Статистика по Италии: 90% умерших - это люди за 80. Т.е. по статистике даже естественная смертность у этих людей довольно высокая за этот период. Сердечная недостаточность, сахарный диабет и легочные заболевания, плюс особая группа пациентов – это люди с пересаженными органами. Особая категория людей – это люди с имуннодефицитом, они особенно подвержены влиянию Covid-19. Есть просто группа людей, которая при "встрече" с Covid-19 имеет очень высокий риск смерти.

- У нас людей напугали вещами, несовместимыми с количеством смертей от проблем с сердцем. Позакрывали спортзалы, что я считаю преступлением, потому что люди, которые работают над своим иммунитетом, - это основная масса, которая могла бы противостоять болезни. Мы слышим эту "трескотню" по телевизору день и ночь. А никто не занимается пропагандой здорового образа жизни. Никто не говорит, как уберечься от проблем с сердцем. Никто не борется с алкоголизмом, с отравлением от алкоголя, которых гораздо больше, чем смертных случаев от Covid-19 в Украине.

- В два раза больше. 400 человек за два месяца карантина умерли от алкогольной интоксикации.

- Что с этим делать? Почему не спасают тех 60 000 людей, которые умерли параллельно с двумя сотнями?

- Их спасают, но не так эффективно, как больных Covid-19. Конечно, во многом это эмоциональное решение. Все были напуганы в момент принятия решения о карантине, напуганы итальянским сценарием, когда больницы были переполнены, когда не хватало аппаратов ИВЛ, когда умирали в день по 1000 человек.

- Сценарием или визуализацией сценария? Мы же видели картинку.

- У нас есть много коллег в Италии, Германии, с которыми мы имеем прямую связь. Мы не смотрим телевизор. Реально это была большая угроза для общества. И когда почти три месяца назад принималось это решение о карантине, оно было абсолютно оправданным. Если бы мы тогда не применили такой жесткий карантин, не остановили бы транспорт, не закрыли бы концертные залы и т.д., мы бы сегодня, возможно, имели итальянский сценарий.

- У нас намного жестче, чем у них. У них продолжал ездить транспорт.

- Я считаю, что эти два месяца были абсолютно оправданными, с учетом неподготовленности нашей медицины, с учетом кадрового голода, с учетом отсутствия санстанций и вертикали управления, с учетом финансовых возможностей реагирования на этот вызов. С учетом того, что не было ни масок, ни дезсредств – вообще ничего. И нужно было просто прервать цепочку заражений. В данном случае карантин нас спас. Другой вопрос – какие потери экономические от него. Эти потери оказались через два месяца гораздо более драматичными и унесли больше жизней, в конечном итоге, чем сам Covid-19. Но тем не менее мы уберегли своих стариков и людей в зоне риска от катастрофически большого поступления в клиники, когда клиники не будут справляться. Чем закончится? Как бы я сегодня принимал решения? Вот сейчас уже сделали небольшое облегчение карантинных мероприятий. Нужно посмотреть, что произойдет через две недели – инкубационный период. Сейчас уже люди вышли в парки, на детских площадках куча людей, магазины многие открылись. Надо посмотреть, будет всплеск или нет. Если будет всплеск, нужно еще продлить карантин. Если всплеска не будет, если мы увидим, что коллективный иммунитет уже накопил достаточно большую критическую массу, то можно тогда делать послабления. Никто не знает и не может просчитать математическую модель развития этого у нас в стране. Слишком много вводных неевропейского стандарта. У нас нет тех возможностей, которые есть в Европе.

- Вы сказали - продолжить карантин. А для меня как человека, который является основателем театра, в котором работают 14 человек, – это катастрофические слова.

- А представьте, что 3-4 ведущих артиста возрастных заболевают, и двое из них умрут.

- Не дай Бог, а с другой стороны, я уже не знаю, что делать с этим. И таких очень много.

- Здесь нужно найти разумный баланс. Я считаю, что на сегодняшний день, глядя на то, что заболеваемость начала снижаться (было 500 в день, а сейчас не растет), я считаю, что надо снимать карантинные меры, с условием что люди будут придерживаться социальной дистанции, носить маски, обрабатывать руки и т.д. Эти все мероприятия в принципе нужны не только для Covid-19. У нас и грипп, и туберкулез, куча других инфекций, пневмонии – то, что мы переносим с поручней, с ручек. И очень хорошо, что людей приучили к какой-то гигиене элементарной. Потому что в том сообществе скученном, в котором мы живем, научить людей обрабатывать руки или мыть их вовремя и не лезть этими руками к лицу, не тереть глаза – это был очень хороший случай, чтобы людям напомнить о каких-то правилах гигиены. На сегодняшний день, это мое мнение, нужно запускать транспорт. Раз открыли магазины, предприятия, нужно запускать общественный транспорт. Маски, обработка поручней, обработка салона после каждого круга маршрута. И пора уже запускать метро (интервью вышло 24 мая, - ред.).

- Когда я вспоминаю, что закрываются туберкулезные диспансеры и психиатрические больницы, я знаю, насколько у вас это болит. Я не предполагаю, что это личные отношения с госпожой Супрун.

- Мне нет дела до нее как до личности. Где Супрун и где мы – украинские врачи. Мы в данном случае являемся адвокатами наших пациентов, потому что мы с ними контактируем, они от нас ждут помощи. А нас лишают возможности оказывать эту помощь нашим украинским пациентам. Это ж не просто какие-то чужие люди, это люди, с которыми мы ходим по одной улице, живем на одной лестничной клетке, вместе учились в школе. И мы лишены сегодня возможности оказывать этим людям помощь. В конце концов, это мы сами, наши родственники, наши дети. И тут приезжает какая-то дама.

- Вы довольны, что остановили второй этап медреформы?

- Они не остановили. Для того чтобы его остановить, нужно отменить закон, который был принят. А это никто не собирается делать. Это тоже такое лукавство. Министр, который пришел сегодня, Степанов Максим Владимирович, понимает очень хорошо весь тупиковый путь этой реформы. Но он является представителем исполнительной власти. Он не принимает законы. Мы с ним беседовали на эту тему, и я его очень поддерживаю в том, что он нашел в себе силу воли и достаточно логики принять решение, объявить официально, что это тупиковый путь, что с этим надо что-то делать, что больницы закрываются, тысячи людей умрут в конечном итоге. Но решение принимает ВР.

- Но представители ВР тоже иногда оказываются перед вами на столе или напротив вас.

- Они не слышат - у них другая мотивация. У них другие координаторы, мягко говоря, те, которые координируют их движения. Когда я говорю депутатам и привожу им логические доводы о том, что не разработаны стандарты, не разработаны тарифы, в НСЗУ нет денег, чтобы покрывать это все, половина больниц обанкротится, они мне показывают письмо девяти послов и говорят, что послы озабочены остановкой реформы. Я говорю: так вы послов собираетесь лечить в Украине, вы на них работаете или вас выбрал народ, который надо спасать и лечить сегодня? Если вы служите послам, тогда зачем мы вас выбирали сюда? Что вы делаете в этих креслах, если вы служите послам? Вы же украинский парламент, вы же должны служить украинским людям, украинским пациентам. А мне в ответ: письмо девяти послов. Вот это страшные вещи.

- А у вас нет ощущения, что это реально кто-то в мире делает, чтобы людей было меньше?

- Это и так всем понятно, всем людям, которые немного логически мыслят и видят, что делают с Украиной.

- Не только с Украиной. В тот момент, когда от "ковида" умерли 46 тыс. человек на планете, 2 млн 800 тыс. умерли от голода. От потребления некачественной воды - 550 тыс.

- Есть много необъяснимых вещей для тех, кто не умеет сопоставлять цифры и логически мыслить. Нет никакой конспирологии в том, что искусственно сегодня создаются условия для снижения населения. Только люди, которые принимали эти решения, выбрали немножко неправильный путь. Для снижения населения достаточно просто окультурить страну. В цивилизованных странах сегодня снижение населения идет естественным путем. Его не надо убивать вирусами или чем-то еще.

- Вы помните Китай: одна семья - один ребенок.

- А сегодня программа по стимуляции рождаемости.

- О вас пишут, что вы представитель греческой диаспоры в Украине. У вас в семье кто-то по-гречески говорил, когда вы родились?

- Екатерина Великая своим указом 250 лет назад переселила 30 тыс. греков из Крыма на побережье Азовского моря. Там, где сегодня Мариуполь, – город Мариамполь. Переселением руководил Суворов. Это была глубокая осень, и половина греков умерли по дороге. Это была первая российская депортация из Крыма. Мои предки – это крымские греки, которые жили в Крыму 8 столетий до нашей эры. В 8 веке до нашей эры греки уже населяли все южное побережье – от Херсонеса до Керчи и даже до Ставрополя, потому что Ставрополь – это греческое название. Ставро - по-гречески это крест. Город креста – Ставрополус. Севастополус, Симферополус, Кафа – нынешняя Феодосия – это все греческие названия. Татары пришли туда в 7 веке нашей эры, т. е. почти через 1000 лет. А до этого Крым населяли греки. Мои родители говорили на древнегреческом языке. Это было очень закрытое поселение, куда мало попадало других греков с новогреческим. Они сохранили эллинский язык.

- А фамилия у вас?

- Федорус – Феодарус. Фео – бог, дарус – дар, подарок божий. Когда было переселение, греков записывали русскими именами. Написали Федорус, прочитали как Тодуров, и стал Тодуров. Их переселили – они жили в Ялте. Они называли по названиям крымских поселков, и мои предки – это крымские греки, которых переселили на Азов. До 30-х годов там были греческие школы – потом закрыли. Моя бабушка еще училась в греческой школе. Греческие лингвисты приезжали записывать к моим родителям и говорили: "Вы последние носители греческого языка, вы говорите на языке Эзопа". Я в детстве тоже говорил на том греческом языке.

- Когда вы слышите, вы понимаете?

- Отдельные слова.

- Медицина – это родители?

- Мама. Дедушка, который воевал, который был дважды в госпитале, который проникся уважением к врачам, и когда он вернулся с войны, он пообещал, что его дочка обязательно будет врачом. Моя мама в девятилетнем возрасте пережила два года оккупации. Она немножко отстала от школы, потом все восстановила и поступила в г. Сталино тогда, в Донецкий медуниверситет, стала педиатром. И после свадьбы с папой, а они из одного села, из Ялты, оба греки, переехали в Киев по направлению. И я уже родился в Киеве, на Подоле, в коммунальной квартире, однокомнатной, где нас было пятеро. Мама 45 лет проработала на скорой помощи, в спецбригаде - это самые тяжелые случаи. Я с детства слушал все эти драматические истории, потом начал с ней ездить. У нас в окружении было много врачей. Мой старший брат к тому времени уже учился в мединституте, поэтому у меня другого пути не было – я с детства был в этой медицинской среде. Единственное, что я не мог поступить в Киевский мединститут, уехал и поступил в Ужгороде, на медицинский факультет. И оттуда я уже перевелся в Киев. Закончил медуниверситет, был ничем не примечательный студент.

- Вы же не специализируетесь сразу? Когда человек понимает, что он хочет стать хирургом?

- На шестом курсе была уже специализация. У нас был лечебный факультет, и в конце пятого курса надо было уже выбрать субординатуру. Я выбрал хирургию. С третьего курса я работал медсестрой в разных медучреждениях, иногда на полторы ставки, потому что нужно было как-то выживать – отца уже не было на то время. Я думал быть урологом, и должен был получить распределение в институт урологии, но буквально за несколько дней до распределения сменили директора института урологии. И я остался без распределения. Пришел в институт Амосова, попросился к нему на прием, и он меня взял на работу. Вот так абсолютно случайно я стал детским кардиохирургом.

- Жестким порой был Амосов?

- Непростой человек по характеру. Амосов – легендарная личность, очень специфический человек, в хорошем смысле. От Амосова мы получили пожизненное "проклятие" - желание быть лучшим. Амосов всю жизнь доказывал кому-то, что он лучший. Он не попал в московский институт после войны – его не взяли на работу, и он приехал в Киев на работу. Он всю жизнь, сколько он жил и был директором, доказывал москвичам, что он не хуже.

- А было противостояние жесткое?

- Конечно.

- Это противостояние школ, амбиций или чего?

- Обычный московский шовинизм, который проявляется даже на улицах, когда ты спрашиваешь, как пройти, а на тебя смотрят, как на какого-то туземца. Они всегда считали, что они высшая каста, и оно так и было тогда. Мы ездили туда даже кандидатские диссертации защищать – у нас не было своих советов. Все в Москве только. И Амосов на то время заложил в нас это пожизненное желание быть лучше, стремиться доказать кому-то, что ты лучше. И я ему за это очень благодарен. Есть особая каста хирургов, которая называется "амосовцы". И где бы ты ни работал, пройдя школу Амосова, ты на всю жизнь заражался желанием конкурировать с кем-то и побеждать в этой конкуренции.

- Новая школа есть или все печально на данный момент?

- В нашем Институте есть своя школа. Мы ее создали с нуля практически.

- А вообще с медицинским образованием, с вашей точки зрения?

- Сегодня разрушено все, что можно разрушить. Дискредитированы авторитеты. Это было искусственно сделано за последние четыре года. Чем занималась команда Супрун? Они же выскочки, непрофессионалы и абсолютно неразумные люди, существа. Они не могли с нами дискутировать. Все их представления, лекции, презентации они делали либо в Католическом университете, либо в Киево-Могилянке, либо перед студентами. Потому что, когда они встречались с нами и мы задавали им какие-то вопросы умные, у них не было на них ответов. Для того, чтобы нивелировать наше противостояние, они занимались дискредитацией всех авторитетов: Запорожан, я, история с киевским, одесским медуниверситетами. Это была программа по дискредитации авторитетных людей в медицине. 

- Но они симпатичны народу. Почему так? Откуда те шоры на глазах?

- Отсутствие образования. С момента Майдана появилась целая генерация людей: бездельников, общественников, активистов, которые решили, что для того, чтобы занять свое положение в обществе и самоутвердиться, совсем не обязательно учиться. Совсем не обязательно получать высшее образование, защищать диссертацию, собирать какой-то материал, его анализировать, воспитывать в себе какую-то культуру. Достаточно громко кричать, ругаться матом в своих блогах, выйти на улицу с какими-то плакатами, и чтоб тебя сняла камера, стать узнаваемым человеком, получить какой-то грант, и этого достаточно, чтобы жить припеваючи, быть защищенным в этой жизни. Получать 150 тыс. грн на грантах, а некоторые получают по 5–10 тыс. долл., и для этого совсем не обязательно иметь образование. И эти "лифты", которые для них создали люди такие же, как они, породили целое поколение бездарей, которые ненавидят образованных людей. Наверно, так было всегда, если вспомнить события столетней давности, когда пьяные матросы ходили по Петрограду и просто убивали всю интеллигенцию, вырезали, то, наверно, история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, другой раз в виде фарса. Сегодня она повторяется в виде фарса, потому что интеллигенцию сегодня выбивают, дискредитируют, сажают. Не востребованы специалисты в Украине – люди тысячами уезжают за рубеж. В прошлом году в Канаду с "Южмаша" уехало 120 человек. Это непроверенная информация – я узнал это от человека, который там работал.

- А сколько хирургов уехало?

- Очень много.

- А вас не звали?

- И сейчас зовут – хоть завтра, пожалуйста. Я имею лицензию на сегодня на оперативное вмешательство в девяти странах мира. Я имею официальную лицензию на работу там. Я один из немногих, кто имеет такой большой выбор за рубежом, но молодые специалисты, которые проработали хотя бы пять лет, – их забирают с руками и ногами в Европу. Начиная от Словакии, к нам близкой, и заканчивая Португалией, работают наши специалисты, в том числе и из Института сердца, из нашего Института. Израиль, Америка, Канада. 

- Вырастить специалиста – это же огромные деньги.

- Миллион. И никто об этом не думает. Это же потери материальные огромные.

- А на его место приходит кто-то с социальным лифтом. Я не могу смириться с тем, что человек не проходит школу. Вы помните, как вы впервые скальпелем прикоснулись?

- Это было еще на третьем курсе. Тогда не было симуляторов, мы учились у старших товарищей, на операциях. Сначала ассистировали, потом был этап доступа, потом основной этап. Нас учили – у нас была школа. Мой брат уже тогда был хирургом в 22-й больнице, я приходил к нему на ночные дежурства, на 3-м курсе, и стоял, ассистировал ему на аппендэктомиях, на холециститах, а утром летал от счастья, что я был причастен к спасению жизни.

- А первая ваша собственная операция?

- Первая официальная операция в 22 года. Я окончил школу в 16 лет, а университет – в 22 года. Когда я пришел в Институт Амосова, там было много мелких операций, детских, а я был очень настойчив в просьбах к своему заведующему: "Дайте мне сделать первую операцию". А он мне говорил: "Да ты еще молодой засранец, два месяца проработал – и уже хочешь первую операцию". В конечном итоге он сдался, и я сделал первую свою операцию – трехлетнему ребенку, успешно.

- Врачи – абсолютно живые, нормальные люди.

- Все живые люди. У каждого своя война, свои потери, как говорил Войно-Ясенецкий. На работе у нас есть свой образ. Каждый нормальный доктор на работе находится в образе. Пациент хочет видеть перед собой спокойного, уравновешенного, профессионального, системного, думающего доктора. Который не будет с вами шутки шутить, а проникнется вашей проблемой. Изучит ваш диагноз, подойдет очень грамотно к вашему заболеванию. И также грамотно и серьезно сделает вам операцию. Это правильный образ врача, в котором мы должны быть на работе. Это не значит, что дома мы не дурачимся, не ездим на рыбалку, не пьем водку. Мы обычные, нормальные люди, просто на работе мы должны вести себя так, как полагается вести себя человеку, который берет на себя ответственность за жизнь другого человека. Когда я разговариваю с вами в кабинете, я уже беру ответственность за вашу жизнь на себя. Когда я объявляю диагноз, я беру ответственность. А когда я говорю, что нужна операция, а тем более делаю эту операцию, то я понимаю, что от меня зависит ваша жизнь. И судьба всей вашей семьи в конечном итоге. Я сегодня делал две операции, а под операционной стояли родственники, которые ждут результата. И от того, как я сделаю эту операцию, будет зависеть судьба целой семьи на многие годы вперед, и эту ответственность надо понимать и относиться к этому соответственно.

- Когда у вас происходят фатальные случаи, вы готовы всегда сами известить родственников, что ничего нельзя сделать.

- Так принято. Это крайне негативно сказывается на мне по крайней мере. У меня кожа еще не задубела, и еще с амосовских времен для меня это все драматично. Смертность – неизбежная штука для нас. Мы делаем 6200 операций. Даже 1% смертности – это уже десятки людей. У каждого хирурга есть свое кладбище – это неизбежная штука, тем более в сердечной хирургии. И как бы ты ни старался, есть люди, у которых множество факторов риска.

- Среди "высоких" клиентов были такие, которые приходили с позиций "царизма"?

- Есть разные люди. Такие люди встречаются не только среди сильных мира сего. Могу сказать, что чем выше человек, тем интеллектуальный уровень у него повыше, и ведут они себя по большей части адекватно. Среди моих пациентов были разные люди: начиная от президентов страны, генпрокуроров, премьер-министров и заканчивая серийными убийцами, ворами в законе. Были случаи откровенного хамства, когда человек, забронзовевший у себя в кабинете, рассказывал нам, как правильно его лечить, как к нему обращаться и т. д. Но мы же врачи, мы должны найти подход к любому человеку и должны оказать ему помощь. Точно так же, как осужденным людям, которых привозят с конвоем, и ты должен ему оказать помощь, прооперировать хотя бы для того, чтоб он дожил до справедливого суда и получил свой приговор. Был один такой генерал, который решил, что нужно прийти в институт не просто так, а заехать на карете. Он прислал к нам проверку, и эта проверка выявила, что я, находясь в командировке, из-за задержки самолета на сутки, позже приехал в клинику, и один день, который мне протабелировали, был за рубежом. Это считалось очень большим нарушением, и меня подвесили на крючок сначала, что я такой нарушитель закона и порядка, а потом пришел этот генерал и сказал, что я могу вас спасти от уголовной ответственности, но мне нужна операция на сердце. Но после того как он 10 минут полежал голым на каталке, он понял, что не надо было так со мной обращаться. Операцию ему сделали, все хорошо, он потом пришел, извинился, сказал, что все понял. Сердце народного депутата на разрезе ничем не отличается от сердца сантехника. Ни у кого нет голубой крови, белой кости.

- Каннабис в медицинских целях вы приветствуете?

- На самом деле мы же используем очень много медицинских наркотиков: и морфин, и фентанил, и промедол, и разные другие. Они используются и как наркоз, и как обезболивающие. Большинство этих наркотиков вызывают довольно быстрое пристрастие. Несколько инъекций морфина – и ты уже инъекционный наркоман: физическая и психологическая зависимость. Каннабис, как лекарственное средство, имеет абсолютно потрясающее свойство: им можно лечить огромное количество болезней – от паркинсонизма и глаукомы до депрессивных состояний. Как неврологический препарат очень хорош, и большинство стран уже оценили эти возможности каннабиса и разрешили. Более того, в некоторых странах страховые компании покрывают использование каннабиса в лечебных целях. Поэтому в Украине это уже просто стало необходимостью, так как онкологические, неврологические больные требуют каннабиса, паркинсонники требуют. И это необязательно курить траву. Каннабис есть в свечах, таблетках, в каплях. Это хороший препарат для лечения многих болезней. Если будет принят закон, то нашим онкологическим, неврологическим больным будет очень большое облегчение. Лицензия на производство каннабиса очень дорогая – это деньги, которые автоматически придут в бюджет. Огромное количество производств из каннабиса. Рентабельность поля, на котором выращивают каннабис, в несколько раз больше, чем рентабельность картофельного поля, кукурузы или пшеницы. То есть доходы государства исчисляются миллиардами от выращивания, производства и продажи каннабиса. При этом каннабис вызывает в несколько раз меньшую физическую зависимость, чем обычные сигареты. Чуть ли не в 15 раз, если мне не изменяет память, меньше зависимость и привыкание к каннабису, чем к сигаретам. Водку у нас разрешают, сигареты на любой остановке купите, а каннабис не разрешен. Нужно уже переходить к цивилизованным отношениям и легализовать каннабис под жестким контролем государства. Как наркотик, он должен производиться, паковаться и продаваться только лицензионно и только под жестким контролем МВД.

- Сейчас, когда поняли, что у нас не так хорошо с медициной, вам стали больше помогать или нет?

- Люди небедные, те, кто имеет сегодня такую возможность, начали помогать. Вот месяца три уже начали покупать нам дорогое оборудование. И рентген купили, и дыхательные аппараты. Хочу сказать им большое спасибо за то, что они оказали такую неоценимую помощь институту. А главное – помощь нашим пациентам. Мы сегодня благодаря этим людям имеем возможность в течение двух часов делать анализ на Covid, причем очень точный анализ. По анализаторам мы полностью всем обеспечены. У нас два анализатора: и экспресс-метод, и ПЦЛ. Мы за час делаем 24-26 анализов.

- И ИВЛ есть?

- Да, но при Covid, согласно статистики, 85% людей, которые попали на ИВЛ, умерли, к сожалению.

- Что бы вы сказали, чтобы успокоить страну?

- По статистике вероятность того, что человек заболеет Covid, очень небольшая. И не нужно по этому поводу устраивать истерики. У вас больше шансов попасть под машину сегодня, чем умереть от Covid. Несмотря ни на что, украинские медики будут оказывать вам помощь всеми возможными и доступными средствами, зачастую рискуя своей жизнью, своим здоровьем, зачастую сутками не отходя от постели больного. Но мы это будем делать в силу того, что это наша обязанность. И мы это делаем не для государства, не для себя, а для пациентов, которые такие же, как и мы. Потому что завтра мы можем оказаться на таком же месте. Мы делаем это иногда для своих коллег. Поэтому не волнуйтесь, все будет хорошо, рано или поздно все проходит, и кризис тоже пройдет. И чем глубже этот кризис, тем, может быть, круче будет подъем. Когда-то Украина будет процветающей, богатой страной, если только мы не опустим руки, не будем впадать в истерики, а будем планомерно бороться за процветающую Украину.

- Искренне благодарю вас.

- Спасибо.

Категория: Афиша*