Евгений Комаровский: Для государственной машины люди - мусор

Опубликованно 24.07.2020 07:30

Мага: Сегодня я в гостях у Евгения Комаровского (интервью вышло 9 июля, - ред.).

Почему Харьков и почему никуда отсюда?

Комаровский: А смысл? Обычно в Киев люди рвутся для того, чтобы подняться выше. Киев – сосредоточение власти. Ни политическая, ни экономическая власть меня, по большому счету, не интересует. Меня интересует исключительно пропагандировать каким-то образом свои идеи. Я убедился в том, что киевское телевидение готово взять мое, готовое, но вложить хоть копейку в Комаровского никому не надо, а для того, чтобы пропагандировать свои идеи, мне интернета и моих сил более чем достаточно. Способы втянуть меня в политику – они самые разнообразные, но чем дальше я от Киева, тем меньше у них возможностей в эту кашу меня втянуть.

- Какой был Харьков, в котором рос маленький Женя Комаровский?

- С моста в центре прыгали в реку и купались. Прямо возле моста был пляж. Сейчас там гранитная набережная. Когда мне было лет 5, папа повел меня на стрелку – место, где сливается две реки – Лопань и Харьков. И там был прокат лодок. В качестве залога надо было оставить либо документ, либо часы, и мой папа оставил часы. И я не мог понять, как такая огромная лодка дешевле, чем эти маленькие часы. И для меня это было такое потрясение, что, оказывается, цена предмета не определяется его размерами. Это один из ответов, почему размеры Киева для меня не более ценны, чем мой родной Харьков.

- Ваши родители – обычные рабочие.

- Да, харьковский завод "Турбоатом".

- Что было в детстве самое интересное?

- Велосипед. Мне до школы надо было идти примерно 1–1, 5 км. Надо было перейти 5–6 автомобильных дорог. Мне не было еще семи лет – я пошел в школу. Никому в голову не могло прийти, что меня в эту школу будет кто-то водить, что я после школы не приду домой. Лет в 5 меня посылали в гастроном, надо было перейти трамвайную полосу. Понятно, что тогда движения такого не было, но тогда и не было зебр – переходов. Когда в те времена кто-то попадал под машину, ломал ноги, погибал, об этом не знал никто, кроме его семьи. Сейчас любая авария, несчастный случай мгновенно через социальные сети, СМИ становятся достоянием общественности. Когда я смотрю обычные новости по телевидению – это же просто перечень чрезвычайных ситуаций. Информационная политика государства – это очень важно – люди должны гордиться своей страной. Мы любим эту страну по факту того, что мы здесь родились. На этой территории наше ближайшее окружение учило нас правилам жизни. Это и есть суть родины – это место, где тебя учили правилам жизни. Когда обыватель смотрит на эти новости, он внутри себя эту родину искренне ненавидит. Делается все, чтобы люди ненавидели государство. Можно же собрать главных редакторов и сказать: у нас же строится, открывается, пишется – много всего. Есть великолепные люди. А нам постоянно навязывают, что мы живем в стране, где сплошной беспредел. Нам рассказывают, что мы умираем с голода, что экономике трындец, а я вижу огромные автомобили возле супермаркетов, а когда езжу на рыбалку, вижу, что в Харьковской области нельзя найти незасеянный квадратный метр. Государство и производители всего этого постоянно находятся в состоянии выяснения отношений. Я уверен абсолютно, что если бы все, что я вижу вокруг, было легально и в законодательном поле, то мы – одна из самых успешных стран Европы. Именно поэтому всегда такие надежды возлагаются на первое лицо, которое определяет правила игры. Но правила никому не понятны, любой человек наверху – это не просто человек, а чей-то человек, и мы понимаем, что в Украине некий другой социальный договор. Есть десяток мужиков, которые уже обо всем договорились, и у них есть вот такая политика. Любой олигарх может щелкнуть пальцами – и по стране перестанут маршировать банды "любителей" родины.

- Может, у нас с народом не все так хорошо, если народ требует чрезвычайных новостей?

- Я в жизни не позволял себе чернухи, и не хожу с голой жопой, не матерюсь в прямом эфире, и у меня 8,5 млн в Instagram. У наших политиков и близко такого ни у кого нет. Потому что надо уметь, если ты что-то знаешь, рассказывать интересно. И главное – не продавайтесь. Я чувствую неловкость от того, что я озвучиваю позицию ВОЗ, а она, как проститутка, меняет свои позиции каждые две недели. Но я же не провожу исследования – я проводник между миром медицинской науки и ушами обывателя. Да, людям всегда интереснее смотреть на убийства, чем на свадьбу, если на свадьбе не было мордобоя или убийства.

- Вы дрались в детстве?

- Очень редко. Я мог обидеть словом, мог придумать кличку, поэтому со мной предпочитали не связываться.

- А у вас было прозвище в детстве?

- Комар. У меня не очень были близкие отношения в классе – у меня нет друзей со школы, с которыми я бы общался до сегодня. 

- А есть те, которые появились после того, как вы стали известным?

- Нет – это невозможно. Близкие знакомые, люди, с которыми мне интересно общаться, – да, таких людей много. Но тот человек, с которым я поеду на рыбалку, – это вряд ли появится. Самое дорогое, что у тебя может быть, – это вечер с друзьями.

- Почему вдруг медицина? Вас в музыкальной школе не мучили?

- У моих родителей абсолютный слух. Причем у папы серебряная медаль школы по классу аккордеона, а у мамы – золотая по фортепиано. На мне природа решила отдохнуть – у меня никакого слуха. Побеждает меня лишь моя жена – у нее еще больше нет слуха. Мы познакомились с женой в мединституте – она родом из Мариуполя и жила в общежитии. У них был хор, и если ты живешь в общежитии – обязан посещать хор. Она была единственным человеком из общежития, которому сказали в хор не ходить – ей разрешили.

Лет до 12 у меня была одна мечта – я хотел быть геологом. А потом мои родители проявили совершенно потрясающее педагогическое мастерство и создали у 11-летнего мальчика полную иллюзию того, что он лучше всех умеет общаться с детьми. Говорили: покорми младшую сестру, у нас она рот не открывает, а у тебя открывает. А у нас 10 лет разницы. Потом говорили: уложи ее спать. И я укладывал, пел ей колыбельные, рассказывал сказки, и она тут же засыпала. Ей было года два, она заболела – у нее был гепатит. Я пришел со школы, прабабушка рыдает, сидя на лавочке. Для меня это было страшное потрясение. Через три дня пришел папа и сказал, что уже все нормально и что там мужик, завотделением, Финкель Моисей Вениаминович (с которым я потом работал в одной больнице) ее лечил и спас, и я понял, что, наверно, вот это оно. В мои времена конкурс на педиатрический факультет всегда был немножко меньше, чем на лечебный. Поэтому большинство людей, которые поступают на педиатрический факультет, поступают не потому, что они хотят лечить детей, а потому, что туда больше шансов поступить. Фактически на педиатрическом факультете ты учишь все то же самое, что и на лечебном, плюс дети.

- Мы в деревне в футбол набегаемся – бежим к колодцу все красные. Моя прабабушка набирала из колодца трехлитровую банку ледяной воды, мы все закатывали рукава, и она нам поливала руки. После этого отдавала нам эту банку, чтобы мы пили. Ни один ребенок ни разу не простудился. Когда по селу начала ходить ветрянка, то она отправила меня туда, где была ветрянка. Это правильно было так делать?

- Что такое простуда? Простуда – это не сопли, это болезнь, связанная с переохлаждением. Если у тебя есть хроническая инфекция, связанная с переохлаждением, а ты промочил ноги и она обострилась, вот это и есть простуда. Естественно, для человека, который растет в деревне, который бегает босиком, который моется холодной водой, которому специально никто ничего не греет, у которого нет никакой стерильности – фактически это естественное закаливание. Т. е. ты растешь устойчивым к повреждающим факторам окружающей среды: солнце, ветер, вода для тебя не являются угрозой. Сейчас ситуация с коронавирусом очень хорошо иллюстрирует, что главное в распространении вирусных инфекций – толпы людей внутри помещений. Школьник в городе Киеве, для того чтобы добраться до школы, должен посетить замкнутое пространство, например, вагон метро, а потом прийти в класс, где буде 40 человек, а ребенок в деревне идет в школу пешком и приходит в класс, где 5–10 детей, и форточка открыта, а в городе закрыта. Ребенок в деревне зоологически не может выжить с закрытым окном, а в городе не может выжить с открытым. Поэтому в таких условиях передача вируса меньше и дети болеют многократно меньше. Дети рождаются здоровыми – мы их гробим сами: своими знаниями, своим образом жизни.

Идем дальше. Бабушка отправила тебя контактировать с ветрянкой тогда, когда ты не являлся группой риска. Понятно, что если тебе 20 лет и ты не болел ветрянкой, то эта ветрянка может выйти тебе боком. Поэтому во всем мире есть тактика: либо мы встречаемся с вирусом тогда, когда он не представляет угрозы, либо делаем прививку. Есть другой вариант: ребенок заразился краснухой, а его мама беременная. Поэтому нам проще не рисковать и сделать ребенку прививку. Такая должна быть государственная политика.

- В лет 10 у меня была свинка. Почему-то очень хотелось кислых огурцов, и мама принесла мне трехлитровую банку. И я выпил три литра уксуса, который был внутри. Как это объяснить?

- Вирус паротита (свинки) поражает слюнные железы. А это может нарушать вкусовое восприятие. Я могу такую логическую цепочку выстроить – медицина же вторая по точности после богословия, во многих ситуациях, особенно когда речь идет о вирусных инфекциях. Теоретически доктор может объяснить почти все.

- А бывало такое, что говорили: ваше объяснение меня не удовлетворило?

- Самое неприятное в работе врача – это когда ты не можешь отказаться от пациента. Когда ты обязан его лечить, а он хамит, не выполняет твои инструкции, распускает руки – такое тоже бывает. А ты обязан, потому что ты давал клятву Гиппократа. Первые десять лет своей медицинской карьеры я вообще ни с кем не контактировал – я работал в реанимации. Погибающий ребенок – и ты сам. Это эмоционально страшная работа. Потому что никто никогда не может оценить, что должен пройти врач, который должен открыть дверь и сказать: ваш ребенок умер. А потом, когда я стал заведовать отделением, – захожу в палату и рассказываю маме, что его надо поить: либо мы ему ставим капельницы, либо ты его поишь. А через пять минут заходишь, а мамы в палате нет – пошла курить на крыльце. А потом эта мама говорит: что ж вы его неправильно лечили? И ты понимаешь, что из-за того, что у ребенка такая идиотка мама, ты должен ребенка переводить в реанимацию. После того, как я перестал работать на государство и стал работать на себя, то, как только вижу, что я с человеком на разных волнах, человек не выполняет инструкции, нужно сказать: извините, я точно не ваш врач. Поэтому я последние 20 лет провожу жесткий естественный или искусственный отбор своих пациентов. Фактически я не лечу ребенка – я лечу его через родителей. Он не может сам для себя создать оптимальные условия. Поэтому эффективность меня, как врача, напрямую зависит от того, насколько есть взаимопонимание с родителями. В этом состоит тотальный кризис педиатрии – родители полностью пытаются переложить ответственность на доктора и хотят, чтобы он дал таблетку. А это то, с чем я борюсь всю жизнь. Дети не лечатся таблетками в 90% случаев. Они лечатся созданием оптимальной среды, для того чтобы они сами решили свои проблемы.

- Сейчас выросло, как говорят, "потерянное поколение". Дети, которые были предоставлены сами себе, когда посыпался Советский Союз. Сейчас эти дети стали родителями.

- Самая главная проблема в том, что детям больше всего на свете нужны мама и папа. Им нужно время, которое на них потратят мамы и папы. Когда родители с утра до ночи заняты, дети предоставлены сами себе – но кто их воспитывает? Их воспитывают телевизор, школа, гаджеты. Они готовы воспринимать информацию. Я 3 месяца назад завел себе TikTok – у меня уже 400 тыс. подписчиков. И детям интересно то, что я показываю.

- В 14 лет, когда я решил стать актером, я стал выписывать журнал "Театральная жизнь", покупал журнал "Театр", знал все московские, питерские театры, актеров, их репертуар. Вы что-то делали, когда решили стать врачом?

- Нет. Для меня представлением о детских болезнях было то, чем я занимался с ребенком: напоить, накормить, поговорить, уложить, успокоить, намазать ваву зеленкой. Это такие детские представления. Потом, уже в 10 классе, были две книги, которые полностью перевернули мое мировоззрение: Юрий Герман "Я отвечаю за все", "Дело, которому ты служишь", "Дорогой мой человек" - книги об истории врача, от детства до всемирного признания. И "Записки врача" Вересаева. Если Герман – это художественная литература и его можно перечитывать раз в десять лет, то всем своим ученикам я говорю, что "Записки врача" Вересаева любой медик должен перечитывать раз в год.

- А Чехов?

- Чехов – это очень локальные сказки. А Викентий Вересаев – это все, это классика внутреннего мира врача, который предоставлен сам себе. Я понял, что все зависит только от тебя.

- А разве интересно поступать в медицинский институт в городе, в котором ты вырос? А общага, кухня?

- Нет, об этом я не думал. Мединститут для меня -  это всегда годы очень тяжелого труда, а не концерты, девчонки и т. д. Уже с третьего курса у меня не было меньше десяти ночных дежурств. Ты в 17:00 приезжаешь в больницу, уходишь в 8 утра, а в девять начинаются занятия. Если ночью удастся 2-3 часа поспать – это просто космос.

- А шок первый помните? Безнадежный ребенок умер.

-  Я начинал со взрослыми. Это была нейрохирургия. Я там был санитаром. В 16 лет я впервые зашел в операционную со шваброй в руках. А потом была детская дорожная больница Харькова. Там я увидел людей, которые для меня стали примером того, кем я хочу быть. Очень интеллигентные люди, для которых медицина – это великая наука. Это мой заведующий отделением Сергей Александрович Свербилов. С ним очень многое связано у меня. Он был депутатом горсовета, жил в центре города. В разгар перестройки он должен был стать главным врачом новой харьковской больницы, а я должен был пойти к нему и заведовать отделением реанимации. А он взял и уехал в Америку. И там проработал 20 лет фельдшером. Но заработал себе такую пенсию, что теперь он путешествует по миру, купил квартиру в Харькове и живет здесь с американской пенсией. А его сын работает с моим сыном.

- Как эти люди влияли на вас?

- Они показали мне, что такое настоящая медицина. Когда решения, которые ты принимаешь, не зависят от денег, когда ребенок, который должен был умереть – выживает, и это просто у всех праздник. Когда люди кайфуют от каждой спасенной жизни. Это было начало детской реанимации в том виде, как она выглядит сейчас. Были тогда палаты интенсивной терапии – никто не понимал, что такое искусственная вентиляция легких – это все тогда только зарождалось. Тогда была методика, что как только ребенок поступает в отделение реанимации, ему проводится катетеризация подключичной вены. Попадаешь иголочкой и обычную рыболовную леску вводишь. По этой направляющей вводишь катетер в вену, извлекаешь леску, и в вене торчит трубочка, в которую можно в любой момент поставить капельницу. Сейчас все эти наборы продаются, а мы сами ходили, покупали леску в рыболовном магазине за свои деньги. Выбирали ту, которая проходит в иголку для пункции. А трубочки мы брали на Харьковском радиозаводе. Брали там провода, а с проводов снимали обмотку, замачивали ее, промывали спиртом изнутри. Вот так становилась реаниматология и анестезиология детская. У нас были учебники 54-го года, 63-го. А тут я прихожу и вижу врачей, которые считают объем растворов, которые надо ввести, когда каждый грамм веса ребенка имеет значение. Это был космос. Мне преподают чисто архаичное, простое, а тут я понял, что реанимация – это смысл моей жизни. Я в эту кашу погрузился в возрасте 18 лет, и до 31 года это было мое. Я жил в этом.

- Сейчас можно залезть в интернет, и будет доступ к любой литературе.

- А тогда надо было после ночного дежурства плестись в библиотеку Короленко в Харькове.

- Если бы не эти люди, ничего бы не было.

- Все врачи из этой детской дорожной больницы, где я начинал, с кем я работал в реанимации, все уехали.

- В 18 лет день и ночь сидеть в больнице - это же с ума можно сойти.

- Это такой адреналин, когда ты выходишь после реанимации, когда ты можешь попасть в вену, в которую никто, кроме тебя, попасть не может. Вот этот драйв, собственно то, что и держит в медицине. Особенно по молодости, когда ты понимаешь, что ты умеешь такое.

- А вы находили время на рыбалку?

- Тогда нет. У меня папа не рыбак. Рыбалка – это инстинкт. Оно либо тебе упало, или нет. Женился я после 4-го курса, мне было комфортно – учились мы на одном курсе, понимали, о чем мы говорим. Это такое счастье, когда ты приходишь домой, и твоя женщина видит, что тебя лучше не трогать. Когда она понимает, что у тебя проблема, и она понимает, когда можно спросить или не спросить, а сесть, посмотреть и знать, что сейчас ты сам расскажешь.

- Вы встречались с такими родителями, которых хотелось изолировать?

- Тысячу раз. Я знал семьи, где обрезали незакаканные части подгузников и делали для стариков из них прокладки в обувь, которая течет. Как-то я полетел в Купянский район санавиацией к трехмесячному ребенку с кишечной инфекцией. Ребенок очень обезвожен, лечить на месте бессмысленно, поэтому маму с ребенком в вертолет, и полетели назад в Харьков. Маме по ошибке дали наушники с внутренней связью. И она начала рассказывать, как ей не повезло с этим ребенком, что она проконсультировалась у местной знахарки, которая сказала ей, что лучшее средство от поноса в этом возрасте – козлиная моча с сахаром. Но в этой деревне не было ни одного козла - был только на хуторе у деда Михаила. Достали они эту мочу, добавили туда сахар, поили ребенка – легче не стало, вызвали врача. И она говорит: "Я знаю, почему не стало легче, наверно, много сахара дала". Историй таких много. И люди абсолютно убеждены в своей правоте. Сейчас этого намного меньше. Но когда ребенок трое суток лежит дома, накрытый черной тряпкой, потому что так принято лечить судороги, врачей не вызывают, а потом привозят в больницу, и ты выходишь и сообщаешь, что ребенок умер, а они кричат: "Убийца".

- А почему сейчас меньше? Потому что есть возможность посмотреть в интернете симптомы?

- Хотя бы набрать "доктор Комаровский, судороги" и посмотреть программу. Потому что нет такого слова в педиатрии, по поводу чего я бы не снял программу.

- Людей, которые сделали свою профессию брендом, не так много на планете. Когда вы поняли, что словосочетание "доктор Комаровский" работает на вас?

- Наверно, этот бренд "Школа доктора Комаровского", когда мы программу мою придумали – так оно сложилось. Наверно, это было то название, которое всем легло на слух.

- До этого же долго было - столько лет детской реанимации, столько лет общения с не очень умными родителями.

- Я в жизни не пошел бы по этому пути, если бы начал сначала. Когда я оглядываюсь назад, я реально понимаю, что я умею, что я знаю, мои способности, и понимаю, чего бы я мог добиться. И я понимаю, что моя страна унижала меня всю мою жизнь.

- Чем?

- Всей окружающей средой, которую мне государство создало. Из отделения реанимации я ушел заведовать инфекционным отделением. В 30 лет состояние здоровья уже не позволяло мне дежурить по ночам. В 28 лет я был реально месяц на том свете. Заработанное в реанимации воспаление легких привело меня на грань жизни и смерти – я весил 62 кг. Чудом выжил и решил, что мне надо уйти туда, где я буду работать каждый день, но не буду дежурить по ночам. Но после того как я начал заведовать этим отделением, началась эпидемия дифтерии. Фактически я был главным по дифтерии в Харькове. Больных было очень много. Был страшный дефицит сыворотки, и был приказ, что пока Комаровский не утвердит диагноз, сыворотку не вводить.

- Чем отличалась обстановка в Харькове, когда была управляемая медицина, от обстановки сейчас, когда люди в большинстве предоставлены сами себе?

- Стратегически ничего не меняется. Для государственной машины люди мусор. Все движения в направлении людей – чистый популизм. Попытка отмыть деньги – это настолько гнусно и подло. Просто, если говорить про мое отделение, то я тогда написал монографию и по опубликованной монографии стал кандидатом наук, без диссертации. Но вопрос не в этом, а в том, что у меня в 95-96-м годах детдомовские дети лежали уже в одноразовых подгузниках. Я раскулачивал олигархов, которые ко мне попадали, но я ни одной копейки, которые мне давали в больнице, не унес своим детям. В каждой палате был новый унитаз, во всем отделении был новый линолеум, мы покупали лекарства, которых не хватало. А в 15:00, когда работа заканчивалась, я садился в трамвай или троллейбус и успевал за вечер посмотреть два-три ребенка на дому. И вот это были деньги, которыми я кормил свою семью. И только в 36 лет, в 96-м году, я купил семилетнюю шестерку за 2000 долл., которые я сумел отложить. Я детей своих не видел сутками, потому что сутки работаешь, а сутки без сознания дома, потому что ты пришел утром домой, а у тебя руки трусятся, особенно если ты всю ночь пробарахтался, а утром у тебя ребенок умер. В 46 лет я впервые покинул территорию Украины. Я провел жизнь возле больных людей, смертей, и никто не говорил мне спасибо. А до этого все, что я видел, – раз в год с друзьями на байдарке на три недели. Мы объездили практически весь Советский Союз, всю Украину. Ничего я в жизни своей больше не видел. Я видел только болезни, смерть, и для того чтобы прокормить собственных детей, мне надо было после работы ездить лечить чужих детей. А теперь эти суки говорят, что Комаровский шоумен, он дал денег, чтоб его взяли на телевизор.

- Когда появилось ощущение свободного человека?

- Я всегда считал себя независимым человеком, в определенных рамках. Я прекрасно понимал, что люди умеют пользоваться моими способностями. Любому главному врачу нужно, чтобы был доктор, у которого можно какого-то "блатного" проконсультировать. У меня в 23 года был первый вылет санавиации. Я полетел в город Изюм, и заведующий отделением сказал, что там какая-то непонятная ситуация. Вертолет садится в Изюме, я выхожу, и стоят три мужика. Жара, а они в костюмах и галстуках. Один говорит: "я секретарь райкома партии", второй – секретарь райкома комсомола. И спрашивает у меня: вы комсомолец? Да. Тогда важное задание – поедем. "Волга" с мигалкой, скорая, и мы несемся в больницу. Выясняется, что есть роддом, который надо закрыть на ремонт, потому что выделили деньги, и если они за месяц не сделают ремонт, с них спустят шкуру. А у них буквально накануне закрытия родился ребенок с родовой травмой, и он то дышит, то не дышит. Его надо забрать в Харьков. А во всех этих вертолетах никаких аппаратов. Передо мной было уже три реаниматолога, которые приезжали консультировать этого ребенка, и все сказали, что его не возьмут, потому что он в вертолете перестанет дышать. А накануне кто-то приехал из турне и привез нам чемоданчик для реанимации новорожденных. Я дал ребенку наркоз, вставил в горло интубационную трубку – и ребенок задышал. И в тот момент, когда колеса вертолета отрываются от земли, – он перестал дышать. Я кричу вертолетчику, что надо лететь, а от Изюма до Харькова прямо лететь нельзя – там два военных аэродрома по пути, и мы их облетаем. Летчик вышел чуть ли не на командование: прошу разрешить пролет напрямую, и мы за 40 минут долетели с Изюма до Харькова. Нас ждут две кареты скорой помощи, и в тот момент, когда колеса вертолета касаются земли, он начинает дышать сам. И все на меня: ты что, пацан? Такую бучу устроили, и никто не верит, что была такая ситуация.  Но я все равно "шоумен".

- Я больше всего в мире ненавижу, если мне не верят, особенно, если я говорю правду.

- Оглядываясь назад, я понимаю, что единственный способ не обижаться – не читать комментарии. Четыре года, 1991-1995, это была одна сплошная дифтерия в Харькове. Ничего в жизни нет, кроме этого.

- Откуда она взялась, эта дифтерия?

- В 1989 году были опубликованы несколько статей про вред прививок  – и резко упал уровень вакцинации дифтерией. Но дело в другом: реально жили только этим. Мои девочки-санитарки ездили в Белгород и меняли пенициллин на противодифтерийную сыворотку. При дифтерии дети умирают в ясном сознании – за счет остановки сердца. Невозможно передать, через что приходилось пройти. И когда я сейчас говорю о том, что надо делать прививки, а мне рассказывают, кто меня купил и кто мне за это заплатил, – мне вот эти дети, которые умирали у меня на руках, заплатили, своими жизнями. Поэтому главная задача государства – выстроить такую систему безопасности детей, которая не зависит от "хотелок" взрослых. Например, примерно раз в месяц в какой-то школе падают на ребенка ворота и убивают его. Так что, давайте запретим ворота? Или запретим идиотов взрослых, которые поставили незакрепленные ворота? Если бы после первых ворот, которые убили ребенка, того, кто их поставил, публично посадили, то сколько бы мы жизней спасли? Или каждый день дети выпадают из окон. Давайте окна запретим? А сколько эти антимоскитные сетки убили детей, потому что дети вылазят на подоконник, прислоняются к ним и выпадают из окна. Государство тебе после рождения ребенка дает деньги на ребенка. Так вот, я хочу, чтоб перед тем как тебе дадут деньги, к тебе зайдет тетя из социальной службы и убедится, что у тебя на каждом окне стоят защитные замки, что на острых углах – набалдашники. Что если у тебя бойлер, то нельзя, чтобы кипяток побежал, – должен быть термостат. Для каждой семьи должен быть обязательным список мер по детской безопасности.

- Вы обращались куда-нибудь с этой программой? Вы предпринимали какие-то попытки сотрудничать с властью в данном вопросе?

- Я точно знаю,  что они, когда  у них рождаются дети, смотрят "Школу доктора Комаровского". Нет такой программы в "Школе", где бы речь шла исключительно о болячках. В каждой программе поднимаются вопросы социальные, политические, рассказывается, какие решения надо принимать в стране. Я не в том статусе, чтобы выступать в роли человека, которому будут делать одолжения и которого будут куда-то посылать. Когда-то у меня был знакомый, который одним из первых в Харькове торговал оргтехникой. Благодаря ему с 1992 года я не пишу от руки – я истории болезней только печатал. Он меня познакомил с человеком, который работал в Фонде компьютеризации больниц. И этот человек сказал: я могу в твоей больнице каждому завотделением поставить компьютер, в бухгалтерию и отдел кадров, главврачу и объединить все это в одну сеть. А от вас нужно будет заключение от больницы, что вы очень благодарны нашей организации. Я его привел к очень большому начальнику, а он вышел оттуда через пять минут, потому что начальник спросил: а что я буду с этого иметь? Это иллюстрация?

- У нас "самый крутой ветеринар" в Украине был люстрирован за то, что консультировал зоопарк Януковича. Как это пресечь, если они хотят задействовать всех популярных людей. Вы же также были приглашены в команду?

- Я сам попросился. Меня попросили – я отказался, а потом попросился сам. У меня не было выбора. Накануне моего появления в программе "Право на владу" в качестве советника по здравоохранению Владимир Александрович позвонил мне и пригласил меня в команду. Я ему отказал, сказав, что это не мое. И в тот же вечер я наткнулся на материалы от команды Петра Алексеевича, настолько оскорбительные в отношении Вовы, Лены, что для меня представить себе, что этот человек опять станет президентом в моей стране, который способен на все… Вся страна была поделена на куски, выясняющие отношения друг с другом. У нас главная проблема сейчас в стране – это внутренний мордобой. И сейчас главная задача у того политика, которого я хотел бы видеть президентом, только одна – выявить конкретные очаги. Есть совершенно конкретные очаги, генерирующие импульсы разделения. Эти очаги должны быть выявлены и уничтожены идеологически, экономически, политически. После чего надо направить все усилия на то, чтобы страну собрать. Для этого тебе, когда ты идешь в политику, и нужна СБУ, которая будет выяснять не экономические отношения, а будет выяснять, кто убивает страну. Порошенко из всех возможных кандидатов на пост президента за всю историю Украины был самым подготовленным. Он был всем. Это человек, который при внутреннем стержне, при желании мог точно собрать всю страну. А он все свои таланты направил на то, чтобы ему стало лучше. А для этого нужно было создавать постоянное выяснение отношений в стране. Вот это: "Віра, мова…".

- Так ничего же не меняется. "Віра, мова, армія" - это лозунги Николая ІІ.

- Но мы же помним, чем закончил Николай ІІ. Решили повторить? И дело не в том, что очень плохо закончил Николай II, главное – какое огромное количество людей пострадало, множество разрушенных судеб. В моей жизни было пять лет ожиданий, надежд. Страна с каждым годом все больше деградирует, на медицину всем начхать, врачи массово выезжают из страны. И я на следующее утро позвонил Володе и сказал, что я готов встать рядом. Володя с удовольствием принял это предложение, я приехал туда и озвучил две позиции, которыми, как я считал, президент должен заниматься в первую очередь. Первое: президент должен заниматься проблемами врачей, потому что проблема медицинских кадров -  это самая острая проблема. 

- Предлагали ли вам стать министром?

- Открыто – нет. Депутатом, но не министром, потому что я очень много раз говорил, что мне это неинтересно. Тогда же в той же программе я сказал, что я не буду советником президента Зеленского. Я могу быть советником президента – от фамилии президента мой совет не зависит. И если мой совет не будет услышан, то я не буду советником. Но мои представления о том, что надо делать с медициной, полностью игнорируются, потому что с медициной ничего сделать нельзя – в стране продолжается внутренняя война. Война честных с бесчестными, война тех, кто смотрит в будущее, и тех, кто живет одним днем. Дурь дурная в XXI веке диктовать людям, кому молиться, на каком языке разговаривать, вводить ограничения на доступ к сайтам. Это смешно.

- Когда я слышу о том, что украинизация – это плохо, невозможно представить себе, если бы в Израиле сказали: евреизация – это плохо.

- Зайдите на сайт здравоохранения Израиля: иврит, английский, арабский, русский. 

- Но если ты не знаешь иврит или на нем не говоришь, ты не устроишься на какую-либо работу.

- Это неправда. Если у тебя частная компания и ты что-то умеешь, никто от тебя ничего не будет требовать. Вот Харьков. Это ненормально, когда на сессию горсовета собирается 50 человек, которые дома в быту разговаривают по-русски, выходят на трибуну и говорят по-украински. Я считаю, что это перегибы, потому что главное для политика – чтобы тебя услышали и поняли твои избиратели. И если ты живешь в регионе, где избиратели говорят по-венгерски, изволь говорить по-венгерски. А если ты говоришь и тебя половина не понимает – они тебя не выберут.

- Я также против того, чтобы перегибать через колено. Я счастлив, что могу читать русскую литературу в оригинале.

- Я вижу инструменты, с помощью которых можно поднять на высочайший уровень украинский язык. Это можно сделать только экономическим путем. Я могу сейчас напечатать книгу на украинском языке, но на русском языке это в два раза дешевле. Поэтому я буду издавать книги на русском. А эти "трындюки", которые защищают "мову", они не могут сделать так, чтобы я бумагу мог купить без налога для тиража украиноязычной книги, а на тираж русскоязычной – в два раза увеличить. Убивает то, что они поддерживают "українську мову", борясь с русским языком. У нас должен быть наш "русский украинский" язык. Чтобы в "нашем языке" были правила, отличные от таковых их языка. Почему мы должны терять огромный пласт нашей культуры, которая развилась именно здесь? В Украине должен быть институт русского языка, который будет изучать особенности "нашего языка", говорить о том, как он будет распространяться в стране.

- Я ратую за поддержку русской культуры, но прежде всего следует оказывать уважение своему государству.

- Когда государство навязывает людям правила игры, разве это увеличивает уважение к нему? Что-то делать – это вкладывать средства. Скажите завтра, что любая вывеска на русском языке, – пожалуйста, но по двойному налогу. Но, важно, чтоб все средства, заработанные с русскоязычных вывесок, не пошли в карман тому, кто эту вывеску поцепил, а были направлены на зарплату учителям, на переводы книг и т.д. А они ничего этого не делают.

- Вы встали на защиту "пані", которую заклеймили на всех телеэфирах.

- Я не встал на ее защиту, а просто объяснил людям, что такое "качество ребенка".

- А что это такое "качество ребенка"?

- "Качество ребенка" - это термин, который был введен в экономическую науку великим экономистом Гэри Беккером. Он получил Нобелевскую премию в 1992 году, применив экономические модели к существованию семьи. Он говорил, кстати, что и любые варианты дискриминации имеют экономическую основу. Запреты и квоты – чушь. Только экономика. "Качество ребенка" – это экономический эквивалент вложенных в этого ребенка средств (в его образование, здоровье и т. д.). Ребенок "высокого качества" – это ребенок, в которого эти средства вложены, причем вложены эффективно.

- У вас не вызывает опасений уровень подготовки людей, которые сегодня пришли к власти?

- Если бы я вдруг собрался в президенты, то я бы видел свою главную задачу в том, чтобы изменить правила подъема по социальной лестнице в политическую элиту. Это должны быть люди, которые никогда в жизни ничего не сделали за деньги неправильно, не работали на организацию, где твоя политика определяется политикой организации. Они максимально независимы, имеют ученые степени. Я считаю недопустимым отсутствие в законе обязательного требования высшего образования для того, кто работает в ВР.  Там должны быть люди с высшим образованием, которые владеют английским языком. На данном этапе там вообще должны быть как минимум кандидаты наук. 

- Нигде в мире не поняли бы назначение министра культуры, у которого были бы судебные тяжбы с Минкультом.

- Но это решение принимается. И это потому, что человек, который заходит во власть на 5 лет, понимает, что эти пять лет он может творить любые глупости. Важно, чтоб мы на уровне Конституции всей страной определили некие рэперные точки, которые определяют эффективность высочайшей власти. Условно говоря: если в течение двух лет пребывания тебя у власти эмиграция из страны превышает иммиграцию – повторные выборы.

- Как бы ни менялся врач, должна быть дорожная карта лечения гриппа.

- Совершенно верно. И этим отличается современная медицина, потому что в ней есть понятие – протокол. И не надо изобретать национальную таблицу умножения. 

- Вы в 2006 году впервые поехали за границу. Куда?

- Франкфурт. В те времена я был экспертом-консультантом фирмы The Procter & Gamble. Я написал книжку "Одноразовые подгузники – руководство пользования". Он

Категория: Афиша*