Григорий Чапкис: Я могу себя сравнить с футболистом высшей категории, игру которого запомнили на всю жизнь

Опубликованно 07.07.2020 23:35

Мага: Я поздравляю тебя, дорогая Украина. Я поздравляю тебя с 90-летием твоего выдающегося сына Григория Николаевича Чапкиса (юбилей состоялся 24 февраля, - прим. ред.)

Вы в день своего 90-летия получили много серьезных подарков. Во-первых, вы стали кавалером ордена Ярослава Мудрого, а во-вторых, не всем в 90 лет предлагают 10-летний контракт на преподавание в университете Бориса Гринченко. Что вы чувствуете после этого фантастического вечера, когда собрался полный зал и Чапкис три часа держал всех в напряжении?

Чапкис: Я очень волновался. Меня спросили, что вы хотите? Я сказал, что хочу провести благотворительный карнавал. Я провел четыре балла, и мы заработали около 500 тыс. гривен. И то, что построили дом для колясочников, - это наши деньги. Добавили еще и сделали.

- А что это за сооружение для колясочников?

- У нас в университете нет пандусов, и они не могут проехать. Автобусов у нас специальных нет, и в метро им трудно. На Западе они же живут.

- В тот момент, когда они страдают от отсутствия пандусов, от плохих туалетов, Григорий Чапкис учит их танцевать.

- Это меня тронуло. Только наш университет во главе с ректором задумались об этом. Это не для того, чтобы заработать деньги, а это для них. Они будут учиться бесплатно, проживать здесь же. Вот есть университет искусств, и во дворе построили общежитие для них.

- Здоровые люди тяжело воспринимают людей с особыми потребностями. Ваша встреча с девушками, которые должны были танцевать на коляске, вы для них специально пригласили парней. Что происходило у вас в душе, когда вы начали работать с такими людьми?

- Подрезан Коля - первый диджей в Украине. Попал в аварию - 40 лет в коляске. Объездил 80 стран. Стоит себе дом. Забрался на второй этаж посмотреть, что там сделано. И упал оттуда. Перебил две ноги, кости. Ему предложили операцию, но сказали, что одна нога будет короче. А он согласился и смеется. Оптимист.

- Вокруг нас процветает тотальный пессимизм. Что бы им сказал мальчик, родившийся в Молдове, который ходил босой, донашивал вещи своих братьев, который чистил обувь ваксой у кинотеатра, который не имел будущего?

- Я тогда не знал, что я такой несчастный. Я был лидером этих ребят. Мы не лезли к богатым детям, мы не были в Бухаресте, мы жили в грязи, и я не знал, что я такой несчастный.

- Что самое вкусное вы ели в детстве?

- Я всегда ходил голодный. Я был худой, синий, а ели непрерывно, что попадется. То мамалыга, то пирог из той же муки кукурузной, или жмых. Что дешевле и попадалось, и то давали не всем. Сначала ели маленькие детки, потом папа, потому что только они с дедом работали. Потом нас кормили, а мама последняя - подбирала за нами. И мы думали, что мы счастливы, потому что у нас колодец был, мы не ходили по воду - к нам ходили.

- Вы сказали, что ваш отец мечтал, чтобы вы вступили в ремесленное училище, там одевали, давали кров и обучали профессии.

- И не только давали. А у нас брали. Мы были 14-15-летние мужчины. В Киеве не было мужчин.

- Вы говорили, что в 12 лет вы выглядели на первоклассника.

- Да. И нас всех на обучение в 8 утра, а в 12 все трудовые резервы строем, с оркестром на Крещатик разбирать руины.

- Вы говорили, что ваш отец и ваши братья разбирали Крещатик.

- И мама, и сестры.

- Это была платная работа?

- Да. Карточку выдавали хлебную.

- Как выглядел Крещатик?

- Лежал в руинах. Нас, мальчишек, посылали с миноискателем в щели - если пищит, мы выбегали, делали дырку больше, и пролезал уже специалист, военный. Там, где Главпочтамт, были руины, мы залезали на стену и наблюдали, как на площади Калинина вешали немцев.

- А правду говорят, что в первый день, когда привезли вешать немцев, люди аплодировали, радовались?

- Да, это был праздник.

- Это было в первый раз, а потом говорят, что у людей уже была совсем другая реакция, в людях начало просыпаться сочувствие.

- Я этого не представляю. Они убили 6 млн людей, они разрушили Крещатик.

- Крещатик не совсем они разрушили.

- Если бы я был такой умный, как моя жена, потом. Мы же это все потом узнаем, лет через 20-30, что происходит сегодня.

- Когда вас не брали в ремесленное училище, то ваш отец сказал: "Да вы посмотрите, как он танцует". Вашему отцу нравилось то, что вы делаете?

- Конечно, он гордился. А моя мама, посмотрев концерт ансамбля Вирского в "Украине", где я исполнял трюки в шести танцах, зашла за кулисы и сказала: "Как ты танцуешь, сынок! Но когда ты работать будешь, когда ты за дело возьмешься?" Я уже был заслуженным артистом Украины, а у нее в голове не укладывалось, как это за танцы деньги платят. Мама хотела, чтобы я был кузнецом, после кузнеца идет профессия моего отца - шорник. Он шил все для лошадей.

- Вас тянуло к лошадям?

- У меня с шести лет не было свободного времени. Я даже в школу не ходил. Мы все работали.

- Как вы попали в ансамбль Вирского?

- Я был знаком с Вирским, когда его еще не было в Киеве - был Чернышев. Мы работали в Москве, и ко мне зашли за кулисы и сказали, что меня хочет видеть Павел Вирский. А он был балетмейстером Краснознаменного ансамбля песни и танца. Стройный, подтянутый, высокий. Я подошел к нему, и он спросил: "Вы служили в армии?" Я говорю: "Нет, молодой еще". - "А хотите у нас служить?" - "Да". А я уже был женат, и у меня был ребенок.

- Павел Вирский за своих артистов мог отдать душу, а вы переступали танцзал, и начинался концлагерь.

- Дисциплина была жесткая. Люди писали анонимки на Вирского, особенно, когда он начал встречаться с Валерией Котляр. Это был служебный роман, и на него пошел поток анонимок. У нас балет был 60 человек и 10-12 человек, которые были не выездными. Считали, что в этом виноват Вирский - он их не берет.

- Он знал, кто пишет на него?

- Эти анонимки писали в ЦК партии. Меня вызвали в райком - я был секретарем партийной организации. Мне сказали провести бюро и через три дня доложить. Я пришел к Вирскому и говорю, что снова анонимки. Он не читал. У нас было две репетиции в день. И после очередной анонимки он вызвал директора труппы и сказал, что будет три репетиции с завтрашнего дня.

- Это чтобы не было времени анонимки писать?

- Люди, которые жили близко, еще бегали на свидание с ребенком. А остальные носили с собой продукты, чтобы целый день не выходить на улицу. Меня он называл Гришенька. А когда я что-то не так делал - Григорий Николаевич. Анонимки прекратились, и он сказал: "Только трудом можно вылечить эту болезнь".

- За кулисами одного из концертов человек из окружения Гитлера, Отто Скорцени, встретился с Павлом Вирским и пожал ему руку.

- Вирский не знал, кто это.

- Было фото. С ансамблем Вирского за границу всегда ездили КГБисты. Как они могли это прохлопать?

- Обычно в ансамбле работали 2 сапожника. А когда мы выезжали, работало 6. У нас 4 машиниста сцены, когда ехали - 8-10 человек. Гладильщиц - 4, а то 8-10.

- То есть человек 12 как минимум ездили для того, чтобы следить за вами?

- И ты не знаешь, кто из них. Они шили, делали ремонты. А когда мы приезжали, еще нанимались люди. Но попасть на аудиенцию к Вирскому было тяжело. Нужна была визитка, ее смотрел специалист из консульства и говорил, можно пропускать людей к себе или нет. На концерте, на котором был Отто Скорцени, было 1200 человек, от которых нас разделяла занавеска. В антракте занавес раздвигается, и заходит человек 5 с камерами, и: "Вирский, Вирский". Он подошел: "Здравствуйте", поздоровались. Он представился, фамилия другая – не Скорцени. Мы окружили его, начали с ним беседовать. А когда Павел Павлович узнал, что это Скорцени, было уже поздно – уже печатались журналы, газеты, где рука Вирского и Скорцени в фашистской форме. Он не знал. Когда мы приехали, несколько лет сидели без зарплаты, никаких гастролей, о нас забыли. Вирский понял, что разваливают коллектив или хотят сменить его. И вдруг, мы пришли с женой к нему на юбилей, а он сидит небритый, в пижаме, звонок: правительственная телеграмма за подписью Щербицкого. Через десять минут все пошло: Кабмин, обком, горком, и последним позвонил министр культуры. Щербицкий буквально спас.

- В какую первую страну после этого наложенного вето вы поехали.

- В Южную Америку: Аргентина, Бразилия, Эквадор, Чили, Куба, Венесуэла. На Кубе мы бывали каждый раз, когда ехали в Америку или в Канаду. И это был каждый коллектив: цирк, балет Большого тетра. Каждый должен был заехать на Кубу и бесплатно отработать.

- Расскажите, пожалуйста, о вашей встрече с Хо Ши Мином.

- После каждого концерта нас, несколько пар, приглашали на ужин. Руководство страны, мэр, губернатор, меценаты - все хотели пригласить на ужин. Не Вирский решал, идти на ужин или нет. А тут еще до концерта предупредили, что вас приглашает Хо Ши Мин на ужин. Павел Павлович дал список директору труппы, и сразу после выступления в отеле была машина. Это было сразу после войны, руины, народ голодный, получает по 200 г риса в день, бедность. Женщины с детьми стояли на улицах, просили. А нам накрыли "поляну" такую... Мы ложками ели черную и красную икру, рыба, коньяки. Чего только не было на столе. А ему принесли блюдечко и рис. И он руками ел этот рис. На ногах у него были вьетнамки, выгоревшие штаны и майка. У него через переводчика спросили: "А вам нельзя это есть?" И он ответил: "Мой народ получает 200 г риса в день, и я не могу съесть больше других".

- Вы привозили этой стране валюту, вы зарабатывали колоссальные деньги. Зарплата в ансамбле Вирского была какая на тот момент?

- Самая большая - 1200 рублей. Вирский договорился с Щербицким, что заслуженные и народные, а нас было тогда 5 человек заслуженных и Валерия Котляр, его жена, - народная артистка, чтобы нам дали 1400. И еще давалась "хлебная надбавка".

- Говорят, что Вирский бегал вам за квартирами, за всем. И Чапкис получил "мощные хоромы".

- Да, двухкомнатную квартиру на бульваре Шевченко. Это было счастье. Это была пятиэтажка прямо в сердце еврейского рынка.

- А где вы жили до того, где жила ваша семья в Киеве?

- Мы жили в общежитии, и в каждой комнате жило по семье. Плиты стояли в коридорах. Туалеты были на улице. Это были люди, которые разбирали руины, за это нам выдавали хлебные карточки. Вы не представляете, какой голод был в городе.

- Сколько я смотрю ваши фото - вы никогда не бываете пустым, вы всегда наполнены драматически внутри. Драматическая школа - это талант или в ансамбле Вирского тогда учили и этому?

- Это не подвиг. Об этом пишет и Поплавский в своих книгах: если вы хотите быть счастливым, вы должны выбрать все лучшее, что вы делаете лучше других, и сделать это своей профессией. И тогда ваша профессия, ваше хобби, ваша вся жизнь - в одном.

- Вы преподаете у Поплавского и в университете Бориса Гринченко, успеваете участвовать в различных проектах. Я никогда не слышал, чтобы вы жаловались на жизнь.

- Я уже привык ко всему, потому что когда я даже получал в ремесленном училище 200 г хлеба, то я их не ел. Я ел суп и кашу, которые давали, а хлеб я относил домой. Дома были мама, дедушка с бабушкой - надо было кормить.

- А кроме вас, из вашей семьи кто-то добился каких-то высот? Для своих детей и внуков вы уже сделали жизнь, которой они должны быть довольны. А ваши братья, сестры?

- Мой старший брат погиб в первые дни войны. Сестра, она была седьмая, я шестой, умерла от голода. Сестрам моим не было времени учиться. Они работали.

- Сейчас в университетах студенты приезжают на собственных машинах, у некоторых родители занимают высокие должности. Вы управляете ими авторитарно?

- Нельзя говорить обо всех, кто приезжает на "Мерседесах", что это плохие ребята. Среди них есть очень талантливые, получили образование, где-то учились, знают языки. У них есть возможность учиться, и они стремятся. Я здесь не обращаю внимание, бедный или богатый. Приходят бедные, талантливые, отдаются учебе, и их большинство. У меня есть детская школа - группа раннего развития, от трех до шести лет. Мальчик пяти лет хочет быть американским полицейским. У него есть планшет, и он видит, играет. Девочка шести лет говорит, что она хочет быть доктором. Целенаправленно с пяти-шести лет уже что-то хотят. А девочка 17-ти лет говорит, что она не знает, что она хочет: мама думает. И таких много, которые идут учиться ради диплома, в очереди ждут диплом. Им безразлично, что, как-нибудь они закончат.

- Вы выходили на сцену большим коллективом, знали Павла Вирского и его ансамбль. Вас узнали как личность, вы стали звездой уже очень в зрелом возрасте. Почему так?

- Я могу себя сравнить с футболистом высшей категории, который забил мяч, который никто никогда не забивал, и ему это не повторить, но его запомнили на всю жизнь. Я не был кавалером, не был ведущим танцором, потому что я был маленький, хилый. Для того чтобы на меня обратили внимание, мне надо было столько корячиться. Я был присядочником – я внизу танцевал лучше, чем наверху. Я делал очень много разных трюков. Я делал "ползунок", одно движение, которое, по словам Героя Украины, нынешнего руководителя ансамбля Вирского, лучше меня еще пока никто не делал. "Ползунок" меня поднял на такой уровень, потому что я делал его в конце гопака, и мне приходилось в разных странах делать его по 5-7 раз на бис. Семь раз мы танцевали дополнительный кусочек после гопака. Публика стояла.

- У вас травмы были?

- Ни одной травмы у меня не было. На Западе заинтересовались моими ногами. Сальвадор Дали зашел встретиться с Вирским и увидел меня. Говорит: "У тебя в ногах моторчики". Подошел ко мне: "Да, да, есть". Его шутку не поняли и на второй день написали, что у одного из украинских казаков Сальвадор Дали обнаружил моторчики. И мой авторитет подрос: все газеты и журналы писали. И когда после пожара, а я был парторгом, меня хотели сделать невыездным, Павел Павлович сказал, что я без Чапкиса не поеду.

- Пожар, это тогда, когда сгорели все ваши костюмы?

- В Канаде.

- У вас не было костюмов, но вы не отменили гастроли.

- Нас одели: мальчиков – в черные лосины и футболки, тапочки – сапог не было. Мы тогда работали так: сегодня – Америка, завтра – Канада, переезжали. Пошел снег, не летали самолеты, а нас ждут 10 тыс. человек. Руководство приняло решение, что мы едем автобусами, а багаж грузовым транспортом выедет в 6 утра. Мы выехали в 9, едем по дороге, и вдруг прямо на дороге огромный пожар. Мы выхватили фотоаппараты, подбежали ближе, а это опрокинулась наша фура. Сгорело все. Был взрыв. Мы ковырялись в этом пепле, чтобы что-то найти. Я нашел обгоревший буклет, на котором целым было только фото Вирского. Я взял его с собой в гостиницу, купил рамку, вставил в рамку и принес Павлу Павловичу. Я ему сказал: "Вы выжили из пепла". У него потекла слеза. Я за все годы никогда не видел у него слез. У него на кровати лежало сомбреро. Он взял эту шляпу и подарил мне. Она до сих пор у меня, и я в этой шляпе танцую 60-70 лет. Мы несколько дней работали без костюмов. Министр культуры Бабийчук собирал костюмы, где только мог, и отправлял нам. Билеты подскочили в цене, достать их было невозможно. Народу было – столпотворение.

- У вас была эмиграция в Италию, и вы раздулись, как пузырек. Я не могу себе представить.

- Я сейчас похудел на 12 кг. Было 62.

- Ну, у вас молодая жизнь. Вы приобрели квартиру, занимаетесь ремонтом. Вашу машину с надписью "Чапкис" все знают. Сытая Италия, дом, зять, все хорошо. Почему там не остаться?

- Мы выехали в самые тяжелые годы: 98-й год. Безработица. Все торговали. Я тогда работал директором-распорядителем тетра драмы и комедии. В Италию мы уехали на постоянное жительство. "Хрущевку" мы не сдали – просто закрыли и уехали. У нас был очень щедрый, богатый зять. Он нам привозил в Киев ящиками продукты, вещи. Он мне купил "Мерседес", мы ездили по Европе. И вот мы сидим у бассейна и поймали по приемнику "говорить Київ". У жены и у меня истерика: домой, мы не хотим ничего. Мы уже все знали, все видели, должны были выйти на работу, и такая депрессия: домой, домой. Мы сели в "Мерседес" и через два дня оказались в Киеве. Купили кусок колбасы докторской, соленые огурцы, потому что в Италии огурцы только маринованные, черного хлеба, сели на Крещатике на скамейку и так поели… Мы ели и плакали от счастья, что мы вернулись. Мы почувствовали себя на ногах. Мы дома.

- Вы много прожили, 90 лет. Это ощущение, что каждое мгновение может стать последним, что вам добавляет в жизни и как оно стимулирует жить?

- Мне часто задают вопрос: "Как, в 90 лет вы еще водите машину? Вы еще имеете молодую женщину?" Моя дочь настояла, чтобы я написал завещание, после того как меня забрала скорая и я был в реанимации. Но я сказал, что что-то мне не хочется – я хочу еще пожить. Но потом она меня еще раз попросила, и я пошел к нотариусу и написал доверенность. Но не надо это делать. Посмотрите, что происходит. Когда вы едете в командировку, вы собираете чемоданчик. Так же вы собираетесь на отдых. А когда вы даете завещание – прямая дорога, и мозг ваш настраивается только на эту волну. Я перестал кушать, пить, опустился. У меня спрашивали: "У вас спина болит, что вы так ходите?" - "Нет, не болит, но я же должен умереть, я написал завещание. А меня сожгут или закопают, а где я буду лежать?" Эти мысли были у меня денно и нощно. А тут я еще со своей женой шесть лет, как развелся, и жил один. Когда я в фаворе, то одному прекрасно, а когда болен, не могу передать, какой страх нападает. И вдруг – Божья искра. Я зашел в магазин, мимо которого проходил несколько лет, купить перстень. Вышла заведующая, начали фотографироваться, я купил кольцо и закашлялся. Заведующая дала мне таблетки от кашля, я положил в карман и забыл. Но я оставил ей визитку, сказал: "Может быть, захотите танцевать". О женщинах я уже забыл – шесть лет я был один. Я смотрел на женщин уже не как мужчина – мне было интересно пообщаться. На следующий день она мне позвонила и спрашивает: "А вы выпили таблетку?" Шесть лет никто не интересовался, выпил ли я таблетку, как я себя чувствую. И у меня мурашки по телу от этого звонка. Я лежал в реанимации, и никто ко мне не приходил. У меня не было ни ложки, ни тарелки, воды не было. Я всем говорю: если вы хотите знать, сколько у вас друзей и кто они, оглянитесь, когда вам тяжело, кто стоит рядом. А у меня рядом никто не стоял. И вдруг такой звонок. Я был ей так благодарен, что каждый день стал ходить через этот магазин. Пригласил на кофе. Это было начало. Такого взрыва энергии у меня не было и в 18. Я воспрял, ожил, и началась подготовка к юбилею. Я забыл про эти гробы, ожил, живу полноценной жизнью, моей возлюбленной 38, а мне 90. И начало такое, что Ромео и Джульетта бледнеют, после того что происходит со мной. Даже врачи не могут поверить мне.

- Уважаемые мужчины-телезрители. У вас в определенном возрасте есть выбор: либо написать завещание и тихонько думать о том, как ползти в сторону кладбища, или встретить красивую женщину, влюбиться заново и почувствовать себя в 90, как в 18. Потому что так сказал великий танцор, народный артист Украина, кавалер ордена Ярослава Мудрого и сам очень мудрый человек, Григорий Николаевич Чапкис.

Вы все время говорите, что вы любите Украину, а Украина любит вас.

- Спасибо. Я желаю всем телезрителям и вашему коллективу желания желать, чтобы вы хотели, чтобы вас хотели. Чтобы вас ждали, чтобы вы опаздывали, не успевали, чтобы вы были востребованы – это огромное счастье. Чтобы вы жили творческой жизнью. А творчество – это не профессия, это то, как вы относитесь к тому, что вы делаете. И привожу себя в пример, что я когда что-то делаю по хореографии, я делаю это, как в последний раз. Я спешу жить, я хочу еще больше прожить, а для этого надо двигаться. Движение – это жизнь. Танцуйте, бегайте, скачите, плавайте, ползите, но не останавливайтесь ни одного дня. Вперед, к намеченной цели. Не терять ни одного дня, потому что сегодняшний день завтра будет историей. И он уже больше не повторится.

Спасибо вам за внимание, за честь, которую вы мне оказали.

- Спасибо и вам.

Категория: Афиша*