Анатолий Кочерга: Продать землю - это себя продать в рабство
Опубликованно 03.06.2020 04:35
Мага: Сегодня у меня в гостях настоящая легенда мировой оперы Анатолий Кочерга. Мага: Сегодня у меня в гостях настоящая легенда мировой оперы Анатолий Кочерга.
Анатолий Иванович, приветствую вас. Для меня всегда странным было, как люди приходят в оперу.
Кочерга: Я туда никогда не готовился.
- В селе Самгородок Казатинского района Винницкой области представить себе, что у вас был оперный театр...
- Самгородок был районный центр. Отец работал там директором МТС, мама была домохозяйкой. Очень любила играть на гитаре, вечерами собирались близкие знакомые родителей, ужинали и пели с удовольствием. Я не пел, только прислушивался. В 7 классе я получил от родителей подарок – аккордеон. И мама меня силой начала учить музыке. Мне хотелось на футбол – а нет, ну-ка, музыкой занимайся. Приходил учитель домой и час двадцать – час тридцать был ликбез.
- Дома что-то из гаджетов было: телевизор, радио?
- Радио было, потом телевизор. По радио был "Театр у микрофона", сказки. Читали театральные актеры.
- Как у вас произошел первый выход на сцену? Вы же кочегаром были?
- Это не кочегар, а машинист турбины на энергопоезде, потому что мне нужен был рабочий стаж для поступления в политехнический институт. Я собирался посвятить себя технике, поэтому поступал на тяжелое машиностроение во Львовский политехнический. Сначала я работал слесарем, потом машинистом парового котла. Энергопоезд это такая электростанция, которая двигалась и освещала целый район. Там я работал посменно, и мне это нравилось.
- Когда же у вас оперный микроб появился?
- Начиная с художественной самодеятельности. Я еще с 7 класса был солистом девичьего ансамбля в школе. "Вчителько моя" - это была моя первая песня, которую я спел с этим ансамблем. Я солировал, а они подпевали. Но это все под руководством мамы.
- Вы везде всегда подчеркивали, что вы украинец.
- Да. Мне предлагалось быть кем угодно: и немцем, и австрийцем, и люксембуржцем. Глава Люксембурга побывал на моем спектакле "Хованщина", который шел в Брюсселе. После этого пригласил меня на аудиенцию в Люксембург, где мне было официально предложено стать гражданином Люксембурга. Но я на это так и не собрался. Сначала давали вид на жительство, а через год – паспорт. Но я ездил, гастролировал везде, и у меня не было такого времени, чтобы я жил где-то там.
- А вы могли бы жить там?
- Я не пробовал. Я около 30 лет гастролировал за границей и никогда не хотел остаться там. У меня не было такой мысли вообще. Я не мог без своих людей.
- То есть для вас страна это прежде всего люди?
- Да, люди, общение. Мне всегда не хватало общения. Была дружба между коллегами, мы общались, но мне все время хотелось домой. В некоторых случаях даже моя жена меня не всегда понимала. А я здесь вырос, выучился, готовил все свои роли, партии.
- Каким образом вы "всплыли" в консерватории им. Чайковского?
- Сначала было Винницкое музыкальное училище им. Леонтовича, которое я окончил как дирижер-хоровик. Я поступал на вокал, но когда подавал документы, мне сказали, что такого отдела нет.
- А как вы внимание девушек к себе привлекали?
- Я учился. Я был комсоргом училища – мне было некогда привлекать внимание. Меня вызвал директор училища и сказал: ты должен вставать в три-четыре часа, засучить рукава и работать с нашими молодыми людьми, их надо организовывать. То есть идеологическая обработка – подсознательно – должна была быть круглосуточно. Нельзя было расслабляться, и надо было учиться.
- Когда вы попали туда впервые, молодой советский парень, какая у вас была реакция?
- Я не был уж слишком в восторге. С магазинами я очень прост в общении. Я шел купить что-то конкретное и, не задерживаясь, выходил. Но со временем, когда я был в Вене на постановках у Клаудио Аббадо, приехала одна знакомая, профессор из Москвы, и меня попросили, чтобы я ее провел по магазинам. Это были продовольственные магазины Billa, которые сейчас есть и в Киеве. А тогда это был просто шок. Я этой женщине сказал, чтобы она походила, а сам ждал ее у кассы. Ее долго не было, я пошел ее искать и нашел: она сидела на полу и рыдала. Я ее поднял, вывел на улицу и потом она сказала: "Такого не может быть. Этого столько людям не нужно". Она 5 дней больная ходила, профессор МГУ.
- Вас не привлекала такая популярность, чтобы выйти и что-то эстрадное спеть?
- Никогда не привлекала. Зависти как таковой у меня никогда не было. Человек мог и показывал то, что он может. Можешь ли ты это сделать… Я даже не задавался таким вопросом. Я просто учился. Мама хотела, и я занимался теорией музыки, сольфеджио. Первые азы я получил именно в школе: 6-8 классы. Но постепенно художественная самодеятельность, районный смотр художественной самодеятельности – и я получаю первую премию. Затем областной смотр в Виннице, где композитор Скалецкий сказал, что мне надо учиться петь. Тогда же все умели петь. Коваль, работавший на МТС у отца, спрашивал у меня, за что я деньги получаю. Я ему сказал: за то, что пою. И он: "Да ты что! Мы же все поем. Ты был заслуженным артистом и вдруг стал народным. А что ты натворил? Есть же заслуженный учитель, работник, а народных же нет. А тебе вдруг влепили народного. Что случилось?". Очень трудно было убедить.
- Вам все легко давалось, оказывается?
- Как-то само собой шло. Дошло до того, что в 32 года я получил высшее актерское звание: народный артист Советского Союза. Даже моложе был Муслима Магомаева. Он в 33,5 получил, а я – в 32.
- И депутатом ВР Советского Союза вы были?
- Да. Был такой Совет национальностей: сидел, голосовал, слушал. Я трижды пропустил заседания, так как были гастроли. Заседание нельзя было пропускать, и в конце концов я был вызван в 9-ю службу в Кремле, и меня там довольно долго воспитывали. В течение часа рассказывали, что так делать нельзя. Доплачивали тогда за это 200 рублей. Если в сегодняшнем эквиваленте к тому, какие деньги получают депутаты, то это просто невероятно, и они еще имеют совесть пропускать заседания, когда их народ выбрал. Или чтобы человек имел статью или сидел и был депутатом ВР, это просто невероятно, невозможно. Я помню, как изучали мою биографию. Наш уважаемый Дмитрий Михайлович Гнатюк написал не меня "телегу", что я скрываю свое национальное происхождение.
- А какое ваше национальное происхождение?
- Наверное, что-то с еврейством было связано. Я тогда сказал, что, к сожалению, я не связан с этим национальным определением. Мой отец – из полтавчан, мама – из белорусов. Перед тем как меня избирали в ВР, был такой сигнал.
- Это что, преступление быть евреем?
- Я тогда сказал, что вы мне задаете вопросы, на которые я не могу ответить. Вы же лучше в тысячу раз знаете, какое у меня происхождение и какая генеалогия моего дерева. Вы мне расскажите, откуда я пошел.
- Это абсолютный бред.
- Да, бред. Единственное, о чем я жалею, что в наше время нет силового стимула заставлять маленьких детей учить музыку, учить культуру. Как обращаться к старшим, как относиться к матери с отцом, как нельзя кричать и повышать тон разговора. Я тоже не хотел заниматься музыкой с детства, но если ребенка не заставлять играть, не учить музыке, никогда не будет ничего положительного. Я столько раз выступал с идеей, что на радио должна, как закон, звучать классическая музыка! Хоть отрывки, хоть фрагменты из самых популярных музыкальных пьес. Сейчас говорят: "Ты слушал такой музон, что начинается очень тихо, а потом громко? – Что ты имеешь в виду? Второй концерт Рахманинова? – Да, это она, эта музычка". Как же можно это называть такими анекдотическими словами?! Получилось так, что одним из лучших моих исполнений была Каватина Алеко Рахманинова, потом – старый цыган из "Алеко". Первую премию "Грэмми" я получил за запись Бориса Годунова (кто подавал – не знаю: ни сном ни духом). Вторая запись у меня была "Песни и пляски смерти" Мусоргского на слова Голенищева-Кутузова. Это вторая премия "Грэмми". В Украине еще нет ни одного лауреата премии "Грэмми".
- Вы оказываетесь в консерватории, когда жила еще великая эпоха Гмыри, Руденко, Паторжинского, Огневого и т. д. Молостова ставила.
- Я перед Дзеффирелли появился в Венской опере, я никогда не думал, что я с таким человеком встречусь. Абадо, Маазель, Караян. Я называю эти фамилии – и у меня холодок по коже.
- Вы выигрывали конкурс за конкурсом – вас Бог вел за руку. А вот в консерватории началось: я знаю, что я ничего не знаю.
- Я дважды был приглашен к поступлению в духовную семинарию: в Одессе и Санкт-Петербурге. Но я не мог этого сделать, потому что отец был уже директором РТС, мой брат был военным. Я атеист, но Бога в душе всегда имел и имею.
- У кого вы учились?
- У Риммы Андреевны Разумовой, заслуженной артистки Украины. И у Зои Ефимовны Лихтман. Это мой самый дорогой педагог, которая меня научила многому и воспитывала меня, как человека.
- У вас были танцы, пластика, мастерство актера. Сейчас мастерству актера учат один семестр.
- Я сейчас научил двух студентов-китайцев петь "Рідна мати моя", и когда моя жена услышала, то сказала: "Это наши или нет?". Никакого акцента! И один из тех китайцев на украинском конкурсе выиграл гран-при, все жюри поднялось и аплодировало.
- Какой был первый город, где вы работали за границей?
- Сначала была Варшава – Большой театр. Я с ним объездил всю Францию. В одном гастрольном туре было 36 спектаклей "Бориса Годунова". Но в невероятных условиях: ездили автобусами, 1500 км переездов. Приезжали - ноги опухшие, надо было держать вверх, чтобы вечером выйти перед зрителями. Никого же не интересовало, какое у тебя настроение, что предшествовало тому, как ты вышел на сцену. Я сейчас своим говорю: "Ни в коем случае не думайте о нотах – какая верхняя, нижняя, думайте о том, что ты говоришь словами. Вырази то, что тебе дали авторы, передай текст".
- А все остальное – должна быть школа, должно быть заложено само по себе.
- Да, и лицо должно выражать что-то. Постоянно говорю, что улыбка должна быть, потому что даже звук зависит от улыбки. Цвет звука другой.
- Посмотрите на того же Паваротти. Он улыбается.
- Я был в гостях у Паваротти в Модене. Он варил нам спагетти, мы были в его винных подвалах, общались в течение суток. Это был невероятный человек.
- А правда, что у него была комната поклонения Верди?
- Правда. И у меня тоже была бы, но надо квартиру иметь такую.
- А какая у вас квартира?
- Трехкомнатная квартира – 96 кв. м.
- Вы очень нестандартный оперный певец. Я никогда не слышал, чтобы вы ходили по коридору и распевались (это называется "понты").
- Это так, но распеваться надо обязательно. У меня были случаи, когда я не пел по три недели, а потом набрасывался на что-то и очень долго приходил в форму.
- Паваротти рассказывал, что он нанял себе диетолога и поправился на 36 кг, потому что пока тот находился рядом – он не хотел есть, а когда тот уходил, у него просыпался такой аппетит! Он гениальный певец и добрый человек.
- Приезжал сейчас к нам Пласидо Доминго. Мы тоже были дружны. Моя дочь дружила с его детьми. Очень хорошие люди. Я рад (не могу не сказать об этом), что сейчас ректор консерватории – потомок Олега Семеновича Тимошенко, Максим Олегович. Талантливый человек, талантливый менеджер. Починили крышу консерватории, много аудиторий сделали. То, что сейчас делается в консерватории, – это чудо. Ему хвала за это. Он молодец.
- На каких мировых сценах вы пели?
- "Ковент-Гарден", "Ла Скала", "Гранд-опера", Венская опера, "Метрополитен", Большой театр, Мариинский, Кремлевский дворец, театр "Колон", Токио. Все, что можно было, я объездил. На Южном и Северном полюсах я не пел, но в трюме авианосца "Киев" я давал концерт.
- Я счастлив, что вы наконец преподаете здесь. Очень долго вы ездили по миру, и я не видел учебных заведений, которые бы обращались к вам. Вас просто не звали.
- Единственное, что меня так унижает, что заставляют писать такую ахинею: чем вы занимаетесь, какие концерты пели, с кем пели. Зачем вам это? Откройте интернет. Не заставляйте эту писанину писать.
- Герберт фон Караян так мечтал работать с вами, посылал вам приглашения, а вам их даже не передавали.
- Более 160 приглашений из Минкульта УССР я не получил. Первый мой выезд за границу произошел в 1971 году, когда я был студентом 2-го курса консерватории, одним из лучших. Это был обмен студентами из Лейпцига и нашей консерватории.
- А кагэбисты ездили с вами?
- Конечно. Они были советниками министра культуры. Я все же хочу подчеркнуть, что надо маленьких детей насильно заставлять заниматься культурой и музыкой.
- Какие миллионы вы заработали для этой страны? Вы хотя бы примерно знаете? За зарубежное турне сколько вы могли привезти примерно?
- Примерно знаю. Миллион, полтора, два – спокойно. Мы в советские времена были в Ницце на постановке "Хованщины", где дирижировал Степан Васильевич Турчак, а в Марсель я отвозил наши заработанные деньги. Такой был кейс, на наручнике, и я ехал с ним до самого консульства, где должен был их сдать.
- Сколько вам оставляли с этого?
- 2%. Мы счастливы были.
- 2% – и вы все равно возвращаетесь в эту страну?
- Я не могу, ведь это моя Украина. Я ее люблю. Все те, кто сейчас ею управляет, они просто ненавидят эту землю. Как можно продать землю? Это себя продать в рабство. Вы что, люди, с ума сошли? Это то, что принадлежит государству.
- То есть депутат в вас все равно живет? Или просто гражданин?
- Я просто нормальный, сознательный человек. Я просто не могу слушать, что хотят продать ту землю, на которой мы живем, которую мы должны оставить своим потомкам. Максимально – это в аренду, на время, но никак не продать. А иностранцам и подавно. Сейчас и Сорос, и кто только не хочет. Израиль даже хочет купить более 100 тыс. га. Опомнитесь, пока не поздно. Народ имеет терпение, но до определенного момента. Потому что может закончиться это терпение, "та й заходиться вже будить", словами нашего великого Кобзаря – Тараса Григорьевича. И эти турборежимы еще – не дай бог.
- До тех пор, пока у людей не будет такой боли в глазах и сердце, как у вас, за эту страну...
- У меня не только боль – мне хочется плакать. Нельзя такое делать со своей страной.
- Но вы никогда не плакали. Вы надевали костюмы и для этой страны, для этих людей зарабатывали, приносили этой стране славу, за что я вам низко кланяюсь.
Петр Мага
Категория: Афиша*
